Римма проснулась от скрипа. Опять. Этот старый диван в проходной комнате давно просился на свалку. Она повернулась, глянула на часы — 6:48. Мать уже возилась на кухне. Пахло пережаренным луком.
— Доброе утро, — буркнула она.
— Ага. Проснулась. А я уже и полы, и картошку на суп почистила, — с укором отозвалась Анна Петровна.
Римма села за стол.
— Мам, ты можешь мне сегодня на работе не звонить по пять раз? Я в стрессе, — устало попросила она.
— Я-то могу. А вот у тебя как всегда — всё важнее. Я же теперь так. Мать старая, не нужная. А Ромке ты, небось, сама позвонишь, — язвительно проговорила Анна Петровна.
— Ромке я не звонила с апреля. У него своя жизнь, — сглотнула Римма.
— Мам, я не спорю. Я просто прошу. Я ведь с тобой живу, я же тебя и в поликлинику, и за лекарствами… — голос её надломился, и она пошла в ванную.
С Ромой — братом — она почти не общалась. После того, как он съехал в Подольск, ему стало удобно забывать, кто таскает мать по терапевтам. Он звонил раз в месяц, а мать каждый раз умилялась: «Ну Ромка у нас — золотой. Не то что некоторые…»
В тот вечер, когда Римма пришла с работы, в квартире пахло жареным мясом.
— Мам, а чего у нас праздник?
— А Ромка заезжал. На полчасика. Котлеты привёз, — отозвалась мать с кухни.
Они ужинали молча.
— Мам, а вы про что говорили? — спросила она.
Анна Петровна поджала губы.
— Так, о жизни. Он сказал, может, лучше переехать в однушку. А эту квартиру сдать. Или продать. Чтобы всем было легче.
Римма уронила вилку.
— В смысле — сдать? Это же твоя квартира. Или ты уже решила что-то без меня?
— Я просто подумала. Я же старая. Ромка тоже… он же мой сын. Не хуже тебя.
— Ага. Только живёт не с тобой. И в аптеку не ходит, — сорвалась Римма. — Если хочешь ему отдать квартиру — отдавай. Только не говори потом, что я предала.
— Не надо громких слов, — сказала мать. — Я просто думаю, как вам будет лучше. Всем.
Той ночью она не уснула. Только под утро почувствовала не усталость — а злость. Настоящую. Тихую.
— Мам, ты серьёзно? — голос Риммы дрожал. — Ты реально это сделала? Без меня?
Анна Петровна стояла у окна.
— Римма, я не обязана тебе отчитываться. Это моя квартира. Моё решение.
Римма села на табурет, как в нокауте.
— Не обязана, говоришь… Ну конечно. Я тут просто так. Тень. Сиделка. Никто.
Анна Петровна обернулась.
— Я не хотела, чтобы это так вышло… Но ты сама видишь — ты злишься.
— Я, значит, виновата, что я устала? Что я живу на диване между вёдрами с бельём и твоим инвалидным креслом? А он, Ромка твой, герой? Наезжает раз в два месяца и сразу святой?
— Он хоть не орёт, — бросила мать.
Римма молча встала, кинула на диван свои вещи. Руки дрожали.
— То есть… квартира теперь его? И ты мне не сказала.
— Я думала, он поступит по совести. Что вы договоритесь потом. Вместе.
Римма громко рассмеялась.
— Вместе! С ним! С тем, кто в прошлый раз передал тебе деньги через тётку, потому что «не было времени заехать»!
— Он думал, ты поймёшь, — почти прошептала мать.
— Ага. Поняла. Теперь понятно, зачем ты его котлетами кормила.
— Ну и что теперь? Меня выкинешь? Или он приедет с тапочками и скажет: «Освобождай»?
— Никто тебя не выгоняет. Просто теперь всё официально.
— Официально? У нотариуса была? Ты что, втихаря? Пока я работала? Пока я деньги на зубы тебе собирала?
— Да. Втихаря. Потому что ты бы мне не дала. Устроила бы концерт. Я старая. Мне нужен покой.
В тот вечер она позвонила Роме.
— Привет. Раз уж ты теперь у нас собственник — поговорим?
Он замялся.
— Слушай, Рим, ну ты же не кипятись. Мама всё сама решила. Я даже не настаивал.
— Перепишет квартиру на тебя. А ты сказал: «Нет, конечно, мамочка, я не против». А ты знал, что я здесь живу? Или ты решил, что я призрак?
— Не надо. Я знал. Я думал, ты… ну, ты поймёшь. Мы же семья.
— Ага. Просто теперь у меня нет дома. Но ты не враг. Слушай, Ром, давай без вранья. Ты знал, что это подло. Ты просто решил, что я проглочу. Как всегда.
Он замолчал. Потом тихо сказал:
— Тебе нужна помощь — я готов. Но квартира — это уже оформлено. Назад не откатить.
— Не откатить, — повторила она. — Знаешь, Ром, мне больше ничего не надо. Ни квартиры, ни помощи. Я всё поняла. Ты — мамин сын. А я — просто квартирантка.
— Рим…
— Всё. Пока, — она отключила.
Через пару дней на столе лежала ксерокопия дарственной.
Утро было серым.
— Ты подумала, куда поедешь? — спросила Анна Петровна. — Ромка сказал, можно у них в Подольске на время. У них там кладовка переделана, вполне уютно.
Римма медленно подняла глаза.
— В кладовке? Ты мне предлагаешь поехать жить в кладовку?
— Не так. Там… светло, тепло.
— Да. Я устала. Но не от дивана. От тебя, мам, — голос её был ровный. — От тебя. И от него.
Анна Петровна села, как будто её подтолкнули.
— Ты не права.
— Нет, мам. Это ты не права. Ты отдала всё тому, кто ничего не вложил. А меня — списала. Как старую тряпку.
Она встала и начала кидать вещи в старую спортивную сумку.
— Что ты делаешь? — голос матери стал надтреснутым.
— Съезжаю. Как ты хотела.
— Римма! Подожди! Я не хотела… Я думала, ты поймёшь!
— Ты всё решила за меня. А что понимать? Что ты меня не любишь?
— Не говори так! — закричала Анна Петровна. — Я отдала квартиру, чтобы тебя защитить! Он бы всё забрал, если б я умерла, а ты бы осталась на улице! Я слышала, как он с женой обсуждал, как быстрее бы получить квартиру, когда я… если что. Я поняла: нельзя им оставлять. Я думала, если на Рому оформлю — они отстанут.
Тишина. Римма молчала.
— Значит, ты знала. Всё знала. А мне ни слова.
— Я… я не хотела тебе больно. И я боялась. Ты же тогда совсем сломанная была.
— А теперь ты думала: «Пусть сломается ещё раз», да?
Мать хотела положить руку на её плечо — Римма отстранилась.
— Не надо. Ты уже всё сделала. Можешь успокоиться. Только без меня.
— Куда ты?
— В свою жизнь. Поздно, да. Но я устала ждать. И не звони. Если будет плохо — вызывай врача. Если грустно — Ромке напиши. У тебя теперь есть наследник, а не балласт.
Римма не обернулась. Закрыла дверь тихо.
На улице шёл мелкий снег. Она вдохнула. Первый нормальный вдох за много лет. В груди было пусто — но это была хорошая пустота. Как в квартире после переезда: всё ещё голо, но своё.
Она шла по улице и думала: «Я больше не предмет мебели. Я — человек. И у меня есть я. Этого хватит».
Она села на лавку у остановки. Достала телефон. Удалила номер Ромы. Потом выключила. Посмотрела вперёд. Снежинки падали ей в волосы. Она усмехнулась.
— А теперь — тишина. И я себе снова нравлюсь, — сказала она вслух.
И впервые за долгое время — просто сидела. Без мысли, что кому-то должна. Свободная.
